В сериале «Слово пацана» вы, получается, в любимом амплуа?
Скорее, привычном. А вообще мой идеальный вариант существования — Емеля. (Смеется) (Сказочного лентяя Никита сыграл в фильме «По щучьему велению», который также выходит этой осенью и с героиней которого Милой Ершовой есть интервью в этом номере. — Прим. ред.). Ему вообще побоку проблемы — он настолько жизнелюбивый, что не позволяет себе спускаться в то темное, которое, уверен, есть в каждом человеке.
А в моем герое из «Слова пацана» этой тьмы как раз предостаточно. Этот сериал — как привет из прошлого: конец 80-х, перестройка, беспредел на улицах… Кощей, которого я играю, — это реально существовавший персонаж. Одинокий, глубоко несчастный человек, четко определившийся, по какой дорожке он пойдет. Он никому не верит и точно знает, что будет обманут, а потому так легко нарушает принципы и клятвы, хитрит и хладнокровно расправляется со всеми, кто встает на его пути. В этом между нами большая разница, я все же стараюсь идти по жизни с открытым сердцем. А общего у нас только то, что он харизматично умеет донести информацию до слушателя, публики — на районе политику наводит. Кажется, и у меня тоже это неплохо получается. (Смеется)
Режиссером сериала выступил Жора Крыжовников. Как вам с ним работалось?
Тут скорее надо спросить, как ему со мной работалось. (Смеется) Он из тех потрясающих режиссеров, кто умеет находить контакт с актерами и лепить из них все, что ему надо. Со мной Крыжовников был терпелив. Я же разгильдяй — могу текст плохо выучить. Когда запинался, он брал сценарий, вставал напротив и суфлировал. На съемочной площадке смеялись: «Давайте все вместе Никитин текст выучим». Вместе с тем он доставал из меня какие-то новые полутона. У меня же есть этот костерок — мои наработки, а он сбивал его, заставлял по-другому играть. И не только меня, нас всех. Крыжовников стал для меня настоящим открытием. Так же, как и Ваня Янковский — по сюжету наши герои противостоят друг другу. Я всегда думал, что сыновья и внуки известных актеров заносчивые, с гонором. А Ваня оказался очень спокойным, воспитанным человеком, у которого напрочь отсутствует пафос. Это меня в хорошем смысле слова удивило.
А насколько сложно было для вас вливаться в эпоху конца 80-х? Вы ведь не застали то время…
Я же из Новосибирска, а туда цивилизация доходит намного позже. Даже сейчас можно встретить районы, в которых время, кажется, остановилось. С одной стороны, музыка крутая, кинематограф, развитие. А с другой — прилавки, рынки, ларьки и шапки эти дурацкие пыжиковые, которые ни уши, ни затылок не закрывали. У моего деда была такая. Я всегда удивлялся: «Дед, зачем тебе такое «гнездо» в Сибири, где зимой минус 37?». А потом сам ее на съемках надел вместе в ковбойскими сапогами и брюками-клеш. Костюмеры и реквизиторы очень хорошо постарались, чтобы максимально точно передать атмосферу того времени. Наблюдая за титаническим трудом этих людей, я сделал для себя важное открытие: не режиссер с актером делает кино, а команда людей, которых не увидишь на премьерах.
Вы сейчас упомянули деда. Это же он рассмотрел в вас творческий талант?
Он всегда с вниманием относился к моим проявлениям. Я с 2,5 лет начал говорить, в 3 уже наизусть читал Некрасова и Тютчева. Словом, рос интеллигентным мальчиком. А потом мои родители развелись. Мы с мамой уехали к ней на родину, на Украину. И там у меня зародились другие реакции. Я был травмирован расставанием родителей, был предоставлен самому себе. К тому же оказался в новой стране, в новой школе… Назревал протест, справиться со мной было трудно. Мама не выдержала и отправила меня обратно к отцу.
На перевоспитание?
Да. Отец был военным, прошедшим Афганистан. Поэтому, чтобы воспитать во мне правильные качества, записал меня на бокс и карате. Я тогда был маленьким, худеньким парнишкой в очках. Когда в школе надо мной начинали смеяться, называть очкариком, я сразу бил. Так учил отец. «Только так они поймут, что тебя унижать не стоит», — говорил он.
Как при таком мужском воспитании нашлось место лицедейству?
Любовь к творчеству развивалась параллельно. В школе я вел радиопередачу, участвовал в КВН, занимался битбоксом, мне часто приходилось выступать на сцене. Нравилось внимание и аплодисменты — я понимал, что это мое. Собственно, когда пришло время поступать в вуз, у меня было два варианта — либо я иду учиться на тренера по боксу, либо подаюсь в актеры. Помню, дед принес брошюру о наборе на театральные курсы, сказал: «Если тебе интересно — я помогу, оплачу».
И карьере спортсмена вы предпочли нелегкий путь артиста?
Мне кажется, мой путь был предопределен. В Новосибирский театральный институт я поступил как-то слишком легко. Среди начитанных ребят, которые с детства готовились к тому, чтобы быть актерами, я оказался белой вороной. Лысый, дерзкий, чуть что — в драку. Устанавливал свои порядки, тянул одеяло на себя. Спустя полгода обучения меня отчислили за плохое поведение. Сказали: «Повзрослей, тогда и приходи». Это больно ударило по самолюбию.
Захотелось бросить или доказать?
Конечно, доказать! У меня же спортивная закалка — я не умею сдаваться. Тогда отец, который был против театрального, спросил меня: «Ты действительно хочешь всем этим заниматься?». Я ни секунды не думая ответил: «Да!». Восстановился в институте, все экзамены сдал экстерном, а потом поехал в Москву.
Но тому, что я сейчас здесь, обязан не какому-то невероятному таланту, а людям, которые встретились на пути. Это педагоги ГИТИСа, которые поддерживали меня финансово, когда не было денег. Это вместе с тем и продюсеры, режиссеры, которые боялись давать мне роли, говорили: «Да, талантливый, но посмотри на него — Квазимодо же! Какой из него главный герой?».
В режиме конкуренции я все преодолел. А дальше только обороты набирать буду!
Сейчас, наверное, в пику тем, кто когда-то не разглядел ваш талант, сами уже от предложений отказываетесь?
Не то чтобы отказываюсь. У меня съемочный график расписан до лета — тут особо и не повыбираешь. (Смеется) Но в этом вопросе я полностью доверяю моему агенту, у нас схожие вкусы. Если она говорит мне: «Никита, посмотри, это интересно», я читаю сценарий. Но не ставлю себе ограничений. Считаю, нужно жить как живется, а что завтра — да кто ж его знает, как сложится. Я же простой парень из Новосибирска, у меня обычная семья и никакого блата. Поэтому мне нельзя расслабляться, надо впахивать — другого шанса, может, и не будет.
На съемочной площадке вы часто работаете с именитыми, уже состоявшимися актерами. Кто из них произвел на вас самое сильное впечатление?
Очень крутой состав был на проекте «Бендер: Золото империи». Юрий Колокольников, Павел Деревянко — поразила их самоотверженность на съемочной площадке. Когда вижу таких артистов в деле, мне сразу становится хорошо. Вот и сейчас я с отличной командой снимаюсь. Саша Устюгов, Сергей Безруков, Рома Мадянов, Даня Воробьев — у каждого можно учиться. А Дане я вообще дифирамбы готов петь бесконечно. Миша Горевой как-то сказал: «Для меня долбанутых в нашем кино двое — ты и Воробьев». А это, считаю, большой комплимент! С Даней мы познакомились на съемках сериала «В клетке». Я играл аутиста, он — наркобарона. Это была первая роль, с которой началась его крупномасштабная карьера. Я еще тогда ходил по кастингам и удивлялся: «Вы кого утверждаете, когда вон такой типище имеется!». Но время расставило все на свои места — зритель же чувствует, его не обманешь! Даня играет особенно, не так, как все. Настолько любить свою профессию, к каждой роли как к открытию относиться — это качество профи.
Сами свои работы смотрите?
Смотрю, но не зацикливаюсь: «О, посмотрите, как я сыграл!». Сыграл и сыграл, работаем дальше.
А к популярности своей как относитесь?
Свою востребованность я принимаю с большим удовольствием и тщеславием. Я ждал ее очень долго. Но я бы с интересом посмотрел на любого, кто сейчас хотел бы оказаться на моем месте. Что бы он делал с этой популярностью?
Тут, полагаю, есть и вторая, не самая приятная сторона медали. Какую цену приходится платить за успех?
Расплачиваюсь отсутствием личного времени — пока ты востребованный артист, ты не способен его распределять самостоятельно. За тебя это делают другие. Ты же обязан вклиниваться, подстраиваться под созданный график. Часто не хватает времени на сон, еду, разговоры по душам и вообще на близкие отношения с кем бы то ни было. А еще — кто-то играет роли в костюмах-тройках или джинсах, я же всегда в крови, взрывах, под пулями. После таких смен непросто оставаться позитивным человеком. Как сказал Даня Воробьев: «Когда во все это погружаешься, потом оно печатью на тебе отражается».
Ваша супруга Александрина Питиримова тоже ведь актриса — она принимает такие условия игры?
Так сложилось, что мы уже какое-то время не живем вместе, хоть и не разведены. Но жизнь непредсказуема. В нынешних реалиях со мной сложно было бы находиться любой женщине. Это большая, колоссальная работа — быть отцом, мужем, товарищем, учителем. Но я к этому стремлюсь.
У вас подрастает дочка. Принимаете участие в ее воспитании?
Насколько это возможно. Мы постоянно созваниваемся. Буквально сейчас, перед интервью, общались с ней по видеосвязи. Есении уже 2,5 года. Она в меня пошла, такая же смышленая. И все-все понимает.
Вот вам и реальность — кто-то каждый день может видеть своего ребенка, а я этого лишен. Нужна ли такая популярность? Думаю, мне она назначена свыше — я уже без творчества себя не мыслю и поделать с этим ничего не могу.
И что же в планах на ближайшее будущее?
Сейчас я понемногу выхожу из актерской гонки и начинаю получать удовольствие от роли креативного продюсера. У меня есть своя команда — три сценариста и художник-постановщик. Надеюсь, уже в следующем году мы покажем, на что способны. А что касается актерских амбиций, то мне очень хочется сыграть в каких-то масштабных проектах, исторических. С удовольствием сыграл бы какого-нибудь белогвардейца, медика или геолога, любопытно было бы в ученого перевоплотиться. А еще я очень бы хотел полететь в космос — как Юлия Пересильд. Подвернулась бы возможность.
