— В России у турецких актеров много поклонников, правда большинство наших зрителей больше их знают по новостям из желтой прессы. Поэтому сперва расскажите о себе. Как вы выбрали профессию, как к этому решению отнеслись ваши семьи?
Ханде: Я всегда хотела быть актрисой и с детства двигалась в этом направлении. Я выросла в небольшом провинциальном городе, приехала в Стамбул, поступила в Университет изящных искусств имени Мимара Синана на факультет традиционного турецкого искусства, но, чтобы иметь возможность сниматься, бросила учебу. Семья моя, зная, что я с самых ранних лет мечтала быть актрисой, всегда поддерживала в этом и радовалась, когда у меня получилось.
Бурак: В жизни некоторые вещи происходят потому, что должны случиться. И, может быть, не всегда понятным для нас способом. Как и у Ханде, у меня нет профессионального актерского образования: я изучал историю искусств в Университете Чанаккале. Но я тоже с детства мечтал стать актером, всю жизнь играл, начиная с того, что устраивал во дворе комедийные представления для соседских ребят. Тут есть немного удачи: в правильное время оказаться в правильном месте. Но, главное, ощущение, что это твое. И вот уже 12 лет я играю, это стало моей профессией.
— Какие работы были самыми важными для вас?
Ханде: Не могу выбрать самый главный сериал для себя, каждая новая работа — следующий этап и кажется важнее предыдущей. «Совершенно другой» занимает особое место, потому что моя героиня, сюжет, съемочная группа, партнеры по площадке — все это крайне не похоже на то, что я делала раньше. Мне кажется, это более зрелая работа, так что могу сказать, что сейчас это самый важный для меня сериал.
Бурак: Один из самых любимых моих героев — Мехмет Кадыр из сериала «Незавершенная любовь». Ну и конечно, роль в «Совершенно другом» — то, о чем я мечтал. Я так говорю не только потому, что мне понравился ответ Ханде. (Смеется.)
Я очень хотел сыграть героя со сложным психическим расстройством, когда нужно одновременно оживить двух разных персонажей, один из которых еще и совершает преступление, скрывается от закона.
— В «Незавершенной любви» ты тоже играешь героя, в котором два разных человека. Точнее, в теле одного мужчины оказывается другой. Мне кажется, эти две работы не случайное совпадение, ведь сценарий для обоих сериалов писал Этхем Озышик. Материал специально под тебя создавался?
Бурак: Говорят, роль приходит к человеку. (Смеется.) У нас, кстати, есть и третья общая работа — «Марашанец», где у моего героя тоже все крайне запутано.
По этому поводу уже шутят: сведет ли Этхем в конце концов Бурака Дениза с ума? В «Совершенно другом» процесс, кажется, окончательно завершен.
— В тебе тоже уживаются несколько разных Бураков Денизов?
Бурак: Конечно! Когда мы обсуждали философию фильма, мы говорили о том, что, с одной стороны, наша задача сделать так, чтобы зрители с напряжением следили за героем, радовались и огорчались вместе с ним. А с другой стороны, напомнить, что и вы, зрители, такие же. У каждого из нас 500 разных лиц. Один в комнате ты ведешь себя иначе, чем в людной гостиной. Утром ты один человек, вечером — совсем другой. Есть притча про двух волков, которые идут с человеком по дороге: один — зло, другой — добро. И продолжит этот путь тот из них, которого человек будет кормить. Мне кажется, наша история как раз про это, и во мне, разумеется, тысячи Бураков Денизов. Есть тот, который хочет добра, есть тот, который желает зла. Есть Бурак в ярости, есть тот, что очень расстроен. Есть печальный, есть счастливый. Есть взрослый, есть ребенок, старик иногда появляется. Да, иногда тут собирается целая толпа.
Бурак Дениз
— Ханде, твои героини разные, но все очень сильные, смелые девушки. Ты сама такая же?
Ханде: Конечно, в каждой героине есть частичка меня. Смелость, независимость, стремление к свободе — все это важные качества, хотя мои героини, пожалуй, более смелые, свободные и сильные, чем я.
— Множество турецких фильмов и сериалов можно называть «Преступлением и наказанием», а в Стамбуле происходит кинофестиваль под таким названием. Иногда кажется, что Достоевский поселился в Турции и стал писать сценарии для ваших сериалов. Почему тема морального выбора — «тварь ли дрожащая или право имею» — стала так актуальна?
Бурак: Мне кажется, это связано с конкретным периодом в нашей истории. Было время, когда у нас на экранах были в основном врачи и сюжеты разыгрывались в больнице; было время, когда на первый план выходили патриотические фильмы, главными героями которых были солдаты. Семейные драмы и истории из махалля, то есть соседские взаимоотношения, всегда какое-то место занимают на экране. Но сюжет, в котором героем становится человек, совершивший преступление, интересен не только потому, что зритель следит за тем, как и когда его поймает полицейский. Интересно, что происходит с человеком, совершившим нечто противозаконное, осуждаемое обществом. Внутри героя происходит что-то важное, и это напряжение не отпускает. Зритель хочет увидеть раскаяние, сожаление или освобождение. Поэтому история любого преступления и наказания так затягивает.
— Мы знаем, что в Турции, как и в России, существует жесткая цензура на телевидении. Что для вас, как для актеров, означают ограничения? Мешает ли это профессии или, наоборот, заставляет развиваться?
Ханде: Цензура может стать толчком для развития. Я пытаюсь смотреть на это как на ситуацию, которая заставляет актера совершенствоваться: ты пытаешься найти иные способы выражения, новые приемы и границы для себя. Иногда ограничения побуждают действовать обдуманно. Но есть вещи, которые не должны подвергаться цензуре.
Бурак: Все зависит еще и от того, на какой платформе снимается сериал. Конечно, интернет дает свободу, тут более широкое поле для игры. Ты можешь вести себя более естественно, играть так, как чувствуешь роль изнутри. И не ограничивать раскрытие образа размышлениями: «А готов ли к таким сценам зритель?» Но в телевизионных проектах такая свобода часто невозможна. Конечно, нет необходимости говорить о том, что существует масса неуместных и совершенно бессмысленных запретов. И такая цензура очень утомляет, она убивает кайф от работы: только кураж начался, тут же мотивация уходит. Я бы хотел, чтобы прямой цензуры не было, а у нас, актеров, было больше пространства для свободы. Но правда и в том, что у телевидения есть определенные рамки, есть вещи, которые не могут выйти в эфир. И когда есть обозначение конкретных границ, то это даже в некотором смысле облегчает работу.
— Тимур Савджи, продюсер «Совершенно другого» и «Великолепного века», сказал, что «сериалы стали той самой «мягкой силой», с помощью которой Турция завоевала мир. Действительно, турецкие сериалы сегодня смотрят во всем мире. Как вы, актеры, объясняете феномен?
Бурак: Чувства! У китайца, европейца, жителя Индии или Африки есть нечто общее — это эмоции. Люди переживают, сочувствуют, радуются одним и тем же вещам. А в турецких сериалах чувства двигают сюжет. Они обнажены, очень ярко выражены, показаны крупным планом. И поэтому турецкая телепродукция так стремительно распространяется по всему миру.
«Совершенно другой»
— Если уж мы заговорили о «мягкой силе», то у России это, конечно, литература. Турки знают и любят русских писателей: Достоевского прежде всего, Толстого, Чехова, Горького… В каком русском романе и какого героя вы хотели бы сыграть?
Ханде: Я бы хотела сыграть Анну Каренину.
Бурак: Я выбираю «Преступление и наказание».
Ханде: А ты и так в «Совершенно другом» совершаешь преступление и скрываешься от наказания.
Бурак: Да, действительно. Вот я бы и хотел продолжить в том же духе.
